Описание конфликта Тохтамышева Анзора и братьев Кушховых из архивных документов:
Каким бы подчас провинциальным ни казался серьезный конфликт, в нем, как в зеркале, почти всегда отражается социальная жизнь народа своего времени. Одним из таких столкновений, завершившихся кровавой развязкой, была тяжба Тохтамышевых и их подвластных узденей Кушховых. Этому событию народ посвятил песню, к нему не раз обращались Хасан Эльбердов, Зарамук Кардангушев другие исследователи. Однако, как показывают наши «раскопки» в хранилищах старинных рукописей, многое в этой трагической истории до сих пор остается не только тайной. Отдельные ее стороны преувеличены, а другие подвергались неизбежному в устном народном творчестве искажению. Кушховы из аула Тохтамышева известны в народе прежде всего по песне «Жалоба Жамбота и Якуба Кушховых», написанной, по сведениям Зарамука Кардангушева, гегуако Исупом Масаевым. В ней братья Кушховы, конечно, положительные, а Тохтамышевы сплошь да рядом отрицательные герои. Подобные герои встречаются только в сказках и преданиях. Реальная жизнь куда сложнее и богаче. О ней мы и расскажем.
В самом начале 1857 г., 23 января, штабс-ротмистр Анзор Тохтамышев жаловался начальнику бывшего Центра Кавказской линии: «Проживающие в моем ауле подвластные мне узденя: Якуб, Жамбот и Пшемахо Кушховы: 1-й из них в 1855 году отправился с товарищем аула Ашабова Пака Ципиновым... на реку Золку, где не удалось им никакой добычи, товарищ Якуба, Ципинов, был убит русскими, 2-й, Жамбот, в прошлом, 1856 году и в настоящее время принимает в свой дом приезжающих к нему из Закубанья абреков, где он был в бегах, и 3-й, Пшемахо (ныне находящийся под покровительством князя Пшемахо Джамботова), в декабре месяце прошлого года отправился на добычу...». Донося об этих поступках братьев Кушховых начальнику, Тохтамышев просил его «воспретить князю Пшемахо Джамботову принимать зловредных людей под покровительство». Мы уже знаем, что Анзор Тохтамышев, пристрастно излагая факты и события, умел настраивать начальников к принятию соответствующих его интересам решений. И в этот раз генерал-майор Грамотин, которому была адресована его жалоба, сопроводил ее следующей резолюцией: «Князю же Пшемахо Джамботову объявить, что я же не раз лично советовал ему не покровительствовать дурных людей, а потому всякий поступок в подобных случаях подвергает его моему гневу, который может быть вреден для него». Резолюция Грамотина была направлена против Жамбота Кушхова как «пристанодержателя» для абреков, т. е. против соучастника абреков этих злейших врагов окружной военной администрации. Образ жизни Жамбота Кушхова, как сообщника абреков, был той наживкой, которую, как бы между прочим, подготовил Анзор Тохтамышев Грамотину, чтобы тот на нее клюнул. Оно связано все с тем же переселением части жителей его аула в аул Жамбота Тохтамышева, среди которых был старший из Кушховых Якуб. О намерении Якуба переселиться мы узнаем из его прошения к Грамотину, написанного в 1857 г. «Я однажды просил Ваше Превосходительство, писал он, дозволить мне переселиться из аула штабс-ротмистра Анзора Тохтамышева, но Кабардинским судом не сделано еще по этому предмету распоряжения». Якуб Кушхов ставил в известность Грамотина о том, что Анзор Тохтамышев, полагая, что хозяев нет дома, «подсылал людей ночным бытом, которые и зажгли в двух местах саклю» его. Но, оказавшись дома, Якуб, Жамбот и другие жители, прибежавшие на крик и ружейный выстрел, спасли семейство, а «имущество сгорело более как на половину». В сложившейся ситуации Якуб благоразумно просил начальника «осчастливить» его переселением в другой аул. Направляя его прошение в суд, начальник предписывал, если изложенные в нем факты справедливы, немедленно переселить Кушхова, а потом строго и беспристрастно разобрать его дело. Разногласия между Анзором Тохтамышевым и Якубом Кушховым могли окончиться миром в случае выполнения предписания, но, на беду, в то время Грамотина сменил Орбелиани. Как офицер Анзор Тохтамышев раньше успел сориентироваться в новой обстановке смене начальника Кабардинского округа. Опередив своего противника, он 9 марта 1858 г. обратился к Орбелиани со следующим рапортом: «Из числа принадлежащих моей фамилии узденей Хажи Осман Кушхов по доброте своей был любим всеми членами моего рода, за верность обогатили его. По смерти Хажи Османа Кушхова оставшихся детей его я желал предохранить от недостойных поступков. Наконец, когда возмужал сын его Якуб Кушхов, взяв с собою одного узденя аула Ашабова, Ципинова, отправляясь к рабочим на реку Золку, отбил быков от русских, где был убит сказанный Ципинов. Я, дознавши об этом, желая не навлечь на себя неудовольствие как на владельца аула, по чину и фамилии мне неприличное, Якуб Кушхов за наставления, мною ему сделанные, сделался врагом моим, не бывал у меня. В другой раз он взял с собой Атажукина аула Афачагова, и тот был убит, а когда не унимался от воровства, я счел за нужное довести до начальства во избежание ропота народа. После сего Кушхов, потеряв всякое доверие ко мне, и, несмотря на то, что все имения его есть подаренные отцом моим в узденьскую им дань, всячески старался вредить мне. Впоследствии, когда брат его, Якуба Кушхова, Жамбот был на злодеянии, где ранен крупной дробью неизвестно кем и доставлен в его дом, чувствуя неизбежную смерть, он возвел клевету на родного сына моего Эльмурзу, что будто бы он его подстрелил. Я, желая эту несправедливую клевету обнаружить, просил неоднократно разобраться по шариату. Кушховы на все вызовы, не являясь в суд, при встрече с сыновьями моими восстают силою оружием. Даже в среде Нальчика Якуб Кушхов бросился на меня с намерением убить». Свой рассказ Анзор построил так, чтобы сам он выглядел не только ни в чем не повинным, но и благодетельным владельцем «воров», «злодеев» и «неблагодарных» Кушховых.
О содержании рапортов Анзора Тохтамышева легче судить, сравнивая их с нижеследующим прошением Якуба Кушхова от 18 марта 1858 г., т. е. написанным 9 дней спустя после донесения Тохтамышева. Прошение довольно пространно, но, надеемся, не утомит читателя. Якуб писал: «Назад тому третий год, когда за украденную у вольного кабардинца Мета Таова лошадь было возведено им (Таовым. С. Б.) подозрение на сына ротмистра Тохтамышева Эльмурзу, отец его, желая в отчистку себя иметь на меня и братьев моих вражду, сказал Таову, что оная лошадь уворована родным братом моим Жамботом Кушховым. Мы, чувствуя себя в оклеветании этом совершенно невинными, и как я старший из братьев, зайдя к г. Тохтамышеву в кунацкую, где с аула находилось много людей, просил убедительно предоставить в правоте нашей шариатское разбирательство и, если окажемся виновными, затем поставить нас быть плательщиками. Но ротмистр Тохтамышев, не принимая ничего в резон, вышедши из благопристойности, начал произносить скверноматерные слова. Я на удержание его, когда напомнил, что он и я уздени, стыдно и обидно переносить от одного другому подобные обиды, он вскочил с места, схватив меня за бороду и начал рвать. За таковой неприличный и оскорбительный поступок, хотя должен был я вооружиться, но случившимися соаульцами были оба удержаны и разведены врозь. Затем, когда я возвратился в дом свой, ротмистр Тохтамышев прислал ко мне двух стариков на приглашение к эфендию для разбирательства по шариату. Считая, что требование его есть законное, я поехал с ним. И когда лошадь моя по ходьбе опередила его (по адыгскому дворянскому кодексу чести подвластный в этом случае должен держаться несколько позади владельца), он выхватил с нагалища ружье, хотел застрелить. В это время был он удержан ехавшими с нами товарищами. По приезде нашем к эфендию Шогенову, я, объяснившись о правоте брата, просил г. Тохтамышева представить хотя бы и ложных двух свидетелей на уличение нас с обязательством, что мы обязуемся платить за лошадь, в какой бы ни была она цене. Он сделать того не мог, а эфенди приказал для легчайшей разделки представить сына Тохтамышева Эльмурзу и брата моего Жамбота в назначенный срок для дачи им очных ставок. Из них Эльмурза добровольно сознался, что он украл сказанную лошадь Таова и обязался уплатить, говоря, хотя и была воля отца оклеветать Кушховых, но они во всем правы. При этом было много свидетелей, кои подтвердят и в настоящее время с под присяги. Услыша о чистосердечном признании сына ротмистра Тохтамышева, он, как отец и сильно враждующее лицо противу нас, прогнав сына своего от себя, сам явясь в Кабардинский временный суд, занес жалобу, что для разбирательства по объясненному предмету Кушховы будто бы не желают являться в суд. Поэтому на вызов нас г. председатель (суда) прислал печать для удостоверения в небытность моего дома и за неявку на первый день оштрафовал тремя коровами... На другой день, приехавши в Нальчик, застал у г. Тамбиева (председателя суда. С. Б.) одну корову, уже зарезанную, а двух подаренными русским, вероятно, в уплату его долгов. Подполковник князь Атажукин, случившись в это время, сказал, что Кушховы не виноваты, вы возвратите забарантованных коров. Г. полковник Тамбиев дал слово уплатить. И на третью ночь, по приезду моем в свой дом, послышался голос рыдания женщины. Я, выскоча со спальни моей, увидел плачущую жену родного брата моего Жамбота. На вотпрос мой она, как жена его, по азиатскому обыкновению, не могла разъяснить о происшествии, а указала рукою под лапас. Я, бросившись туда, застал брата Жамбота подстреленным из ружья. Сколько ни спрашивал его, он не соглашался в эту минуту открыться, боясь, чтобы я не решился броситься в дом Тохтамышева и сделался жертвою их. Я взял в саклю его, раненного, и пригласил быть свидетелями муллу Ибрагима Дышекова и Хажали Дышекова. Вслед за ними пришли по выстрелу родной племянник ротмистра Тохтамышева, Жамбот Тохтамышев, и Камбот Тлибеоков. Они, выслав меня от раненого, спросили: не знаешь ли, кто именно подстрелил тебя? Брат Жамбот ответил: «Ныне я жив, быть может, через час или менее этого окончу жизнь. Греха на душу не возьму. Подстрелил меня Эльмурза Тохтамышев. Он, подошедши к окошке моей, сказал: «Жамбот, выйди сюда». Я вышел с ружьем, но без всякой опаски, зная его. Он стал под лапасом (имеется в виду лабаз помещение для хранения продуктов питания), где по полнолунии видя его и зная как изо всех Тохтамышевых первым любимцем моим, подошедши начал говорить. И в эту минуту сделал он с рук из ружья выстрел с намерением убить меня, так что я свое ружье невольно бросил на землю. А он бежал. Я вслед за ним проговорил: «Эльмурза, бог тебе не попустит». После этих слов брата, переданных мне свидетелями, я наутро, отправлен в аул Клишбиева, пригласил лекаря Шурухова для пользования от раны. Вследствие чего, доводя до сведения Вашего Сиятельства, всеунижайше прошу, как беззащитный и русскоподданный, предоставить по изложенным предметам строжайшего исследования на основании законов и с оказавшимся виновным поступить силою уголовного порядка». Кроме стилистических и пунктуационных погрешностей, вообще свойственных не очень-то квалифицированным писарям, прошение, записанное со слов Якуба, не имеет броских изъянов и представляет собой повествование, в целом объективно отражающее действительность. Якуб Кушхов последовательно и аргументированно опровергает все домыслы, возведенные на него штабс-ротмистром Тохтамышевым и изложенные им в обоих донесениях к Грамотину и Орбелиани. При этом он в качестве свидетелей указывал на племянника штабс-ротмистра Жамбота Тохтамышева и муллу Дышекова, не говоря уже о многих других односельчанах. Означает ли это, однако, что за Кушховыми не могло быть никакой вины? Нет, не означает. То, что им, как и многим их современникам, не было чуждо опасное и потому своего рода престижное занятие конокрадство, подтверждают архивные материалы. Кабардинский окружной народный суд 19 июня 1858 г. предписывал корнету Седакову «взыскать с узденя Жамбота Кушхова или с брата его Якуба Кушхова за украденных двух лошадей по стоимости их деньгами и оными удовлетворить узденей Хагожеевых». Об исполнении предписания свидетельствует следующая записка: «1858 г. ноября 28 дня. Дана сия управляющему Большой Кабардой поручику Терехову в том, что получены мною один мерин и две кобылицы ценою в 80 рублей серебром, забарантованные от узденя Якуба Кушхова. В том и подписуюсь. Уздень Ильяс Хагажеев» (приложен чернильный знак перста). До убийства своего брата Жамбота Якуб ни разу не отказывался от шариатского разбирательства. Но в последнем прошении истец ни словом не обмолвился о таком решении дела, а настаивал с «виновным поступить силою уголовного порядка». Еще было не поздно удовлетворить вполне обоснованные претензии Якуба законным путем. Однако Орбелиани распорядился иначе. Он направил жалобу Якуба в Кабардинский суд для шариатского разбирательства. Этим актом он поставил Якуба Кушхова перед необходимостью прибегнуть к традиционной, правда, осуждавшейся официально, но, хотя и редко, все же наблюдавшейся кровной мести. Шариатского разбирательства у Орбелиани добивался и не на шутку встревоженный и опасавшийся за свою жизнь штабс-ротмистр. В создавшейся ситуации он винил подполковника Атажуко Атажукина, который называл «Эльмурзу убийцей узденя Жамбота Кушхова». Он указывал, что все семейство Кушховых, сделавшись «самыми врагами, даже желают произвести со мною и детьми моими при первой встрече убийство, что может и случиться». Якуб Кушхов все ожидал законной «расправы» над Анзором Тохтамышевым, но шли месяцы, а дело не продвигалось. Последний раз он из аула Тыжева, куда, видимо, переселился, напомнил В. В. Орбелиани о своем прошении в следующих словах: «В марте месяце прошлого года я подавал Вашему Сиятельству прошение о нанесенной брату моему Жамботу смертельной раны Эльмурзою Тохтамышевым и притом с сожжением дома моего, будто бы я украл лошадь у кабардинца Таова, которую похитил не я, а Эльмурза Тохтамышев... Я просил законного исследователя, но о нем еще по настоящее время ничего не знаю...»
Потеря надежды на законное расследование обстоятельств убийства своего брата и наказание виновного заставляет Якуба решиться на кровную месть. Вскоре наступила развязка. Законы кровной мести допускали убийство непосредственного убийцы или его близкого родственника. Кушхов выбирает в качестве жертвы главного зачинщика смерти своего брата Анзора Тохтамышева. Заключительная стадия их противостояния изложена Орбелиани в рапорте командующему войсками левого крыла Кавказской линии графу Евдокимову: «С начала 1857 года, писал начальник, жители Большой Кабарды штабс-ротмистр Анзор Тохтамышев и уздень Якуб Кушхов по каким-то неудовольствиям имели между собой вражду. В апреле месяце того же года Кушхов ночью был подозжен, и он в этом подозревал Тохтамышева, а потом, спустя недели две, брат Якуба Пшемахо Кушхов был вызван кем-то ночью из сакли и смертельно ранен, подозрение его в этом случае пало на Тохтамышева же». Вступительная часть рапорта выдержана в тенденциозном духе, т. е. события освещены несколько искаженно, в пользу Тохтамышевых. Допущена и явная неточность: был убит не Пшемахо, а Жамбот Кушхов. Орбелиани, конечно, знал, что он был вызван не «кем-то», а Эльмурзой Тохтамышевым. Начальник округа далее излагает события в той форме, в которой они имели место. Поступившие по этим делам с обеих сторон просьбы были переданы в суд, но Кушхов, уклоняясь от разбирательства, по вызовам суда не являлся. «17 же числа сего месяца (марта) в два часа пополудни Якуб Кушхов, встретившись с штабс-ротмистром Тохтамышевым на Нальчикском форштате, сделал по нем из пистолета выстрел и убил его наповал. Сам же бросился бежать за форштатт, но преследуемый казаками и милиционерами и нагнанный переводчиком Николаевым, вскочил на кладбище в памятник, устроенный в виде часовни, заперся в нем и ни за что не хотел сдаться. Вследствие чего я приказал взять убийцу живого или мертвого. Памятник немедленно был окружен стрелками и казаками, которые начали стрелять только тогда, когда по многократным увещеваниям сдаться Кушхов вместо ответа грозился убить из щелей памятника первого, кто только близко подойдет. При известии, что ружейные пули не произведут желаемого, и, не желая подвести ближе солдат из опасения, чтобы кто-нибудь из них не был убит Кушховым, я приказал взять к месту происшествия орудие и ядром разбить памятник и этим способом достать убийцу живым или мертвым. После четырех выстрелов ядрами из орудий, Кушхов найден разорванным пополам». Так окончил свою жизнь поборник справедливого возмездия Якуб Кушхов.
Одной из наиболее популярных народных песен и по настоящее время остается песня, посвященная братьям Якубу и Жамботу. Последняя строка песни говорит, что мать Якуба, узнав о геройской смерти сына, попросила свою сноху, вдову Жамбота, по сведениям Зарамука Кардангушева, известную гармонистку Нагураш, сыграть кафу. И она, словно на радостях, троекратно исполнила танец. Это была последняя материнская дань сыну и гимн спасшему фамильную честь узденьского рода Кушховых из аула штабс-ротмистра Тохтамышева. Сочинитель песни Исуп Масаев, надо думать, особо не преувеличил ее заключительные строки. Прощальные танцы матерей, посвященные павшим смертью храбрых на поле чести или в борьбе за свободу родины, были не таким уж редким явлением в Кабарде. (ист. 1).
Описание конфликта Тохтамышева Анзора и братьев Кушховых из кабардинского фольклора:
Версия 1.
Сын Анзора Тахтамышева был вскормлен грудью - молоком Кушховой.
О том, что он натворил, рассказывают так.
Дочь Кушховой обычно ходила в гости к Тахтамышевой. Как много раз раньше, и теперь она пришла. Так вот у Анзора Тахтамышева был сын. Дочь Кушховой спала в его комнате. Юноша и девушка обычно ночевали вместе в его комнате, а при них — третьей — старая унаутка.
Только девушка уснула, сын Анзора лег с нею рядом. Этой ночью он взял силой девушку. А ведь был он, как сказано, вскормлен молоком - грудью Кушховой, матери девушки.
Были большими героями Якуб и Жамбот Кушховы.
«Если я расскажу братьям о беде, какая приключилась со мною, будет драка с сыном Анзора. Они убьют его», — думает девушка,
И опасаясь этого, она не говорит никому ни слова, а только грустит. На себя не похожа стала, все бледнеет и бледнеет. Но все же ни слова не говорит братьям.
Невестка спрашивает ее:
- Что приключилось с тобою, моя золовушка? Отчего ты сохнешь, отчего таешь? Не отстану от тебя, пока не скажешь.
- Ничего не приключилось со мной, нет! А отчего я худею - и сама не знаю, — вот все, что ответила девушка, и больше ничего.
И дальше таяла девушка, и дальше молча и одиноко терзалась.
Тогда жена Жамбота и говорит мужу:
- Расспроси ты сестру.
Жамбот — к сестре, спрашивает ее:
- Отчего ты сохнешь, отчего таешь? Скажи мне, сестра. Не скажешь — покончу свою жизнь.
- Я ничего не говорю, — отвечает сестра Жамботу, — потому что после того разразится беда. Но ничего не поделаешь, скажу:
сын Анзора Тахтамышева, вскормленный молоком-грудью нашей матери, взял меня силой.
- Будь спокойна, больше не горюй, сестра моя. Пригласи ты к нам на ночь сестру нашего кана , который совершил над тобою насилие, - ответил Жамбот.
Девушка раньше очень часто приглашала к себе сестру кана.
И теперь позвала. Та ночевала в комнате Жамбота.
Тут Жамбот и расплатился: взял силою сестру кана.
Дочь Тахтамышева пришла домой и рассказала братьям:
- Жамбот Кушхов совершил надо мною насилие.
Кан послал к Жамботу своего человека, и тот передал:
- Жамботу надлежит быть готовым ко всему. Отныне мы кровники.
Прошло три или четыре ночи.
Кан вместе с двумя балкарцами -.меткими стрелками — пробрался во двор к Жамботу.
Ночью слышен зов: «Жамбот! Жамбот!»
Жена Жамбота первая услышала этот зов и в страхе, чтобы Жамбот не проснулся, натянула на его голову одеяло.
Еще раз — зов: «Жамбот!»
И Жамбот услышал. Он вскочил, схватил ружье и направился к выходу. Некуреш, жена его, стала просить:
- Останься в эту ночь дома, молю тебя, Жамбот.
Сколько ночей я буду прятаться под твоей юбкой?— крикнул Жамбот в ответ.
Так он и не остался дома. Вышел и стал ходить по двору.
А те, кто звал его, где-то притаились. Жамбот обошел все постройки во дворе, все искал тех, кто его кликал.
Жена вышла на порог, все молила;
- Жамбот, ты уже истоптал всю траву во дворе в поисках их.
Вернись! Пусть останутся бездетными те, кто пришел сюда за твоей жизнью.
Жамбот не слушает, Жамбот ищет, Пошел он к соседнему сараю, вошел туда и стал искать там.
В сарае стояла недоделанная арба, и во тьме казалось, как будто стоит человек. Жамбот принял арбу за человека и выстрелил в упор, истратил единственный свой заряд.
Враги увидели, что он истратил последний заряд, и выстрелили в Жамбота залпом из трех ружей.
Упал Жамбот. Поразили его три пули.
Нападавшие с злою радостью бросились в бегство. Они бегут,а Жамбот глянул вслед им и узнал Тахтамышева. Некуреш, жена Жамбота, подбегает к мужу, с криком: «О, я-злосчастная!»
- Твое горе не принесет мне помощи. Пойди позови младшего брата Якуба, — говорит Жамбот.
Некуреш пошла позвала.
Якуб поспешно оделся и побежал к брату Жамботу.
- Что произошло тут? — спрашивает брат.
- Не спрашивай, что произошло, а если хочешь заплатить за мою кровь, иди к Тахтамышевым. А не в силах сделать это -отнеси меня, положи на их пороге: я отомщу за себя хотя бы их курице, — отвечает Жамбот.
- Да останутся в роде Тахтамышевых одни только женщины! Клянусь аллахом, брат мой, я заплачу им за твою кровь, — вскричал Якуб и побежал к дому Тахтамышевых.
Разбил он двери, сорвал их с петель, ворвался в дом.
На пороге перед ним стоит старуха, жена Анзора Тахмамышева.
Разостлала она на пол свою шаль и умоляет:
- Пока мы не объясним тебе всего, не убивай нас.
Вслед за нею заговорил отец Анзор:
- Брат мой Якуб. Что приключилося? Что с тобою?
- Анзор! Мой брат Жамбот убит твоим сыном, — говорит Якуб.
- Раз так, я обещаю тебе отдать сына на расправу, или бери меня самого. А не желаешь — будем судить по шариату — сказал Анзор.
Затем Анзор поехал в Нальчик и задержался там. Целый день его не было. Тогда Якуб последовал за ним. Разыскал Анзора и говорит ему:
— Ты же дал мне клятву убить своего сына своею или моею рукою.
Снял Якуб с плеча ружье и продолжает:
- Эй ты, обманщик аллаха!
Женщины, бывшие там, бросились к Якубу и помешали ему выстрелить.
Якуб поехал и сел в засаду на пути, каким — он знал — будет двигаться Анзор.
Немного погодя он увидел приближавшегося к нему Анзора.
Только Анзор поровнялся с ним, Якуб выстрелил и убил Анзора.
Пши и царские люди Нальчика погнались за Якубом. В конце города было кладбище. Там стояла каменная башня. Якуб забрался туда и отстреливался из башни. Нельзя было выбить его оттуда ружьями. Нельзя было вытащить его оттуда рукою.
Потому привезли пушку, и ядром из нее Якуб был убит.
Так оба брата Кушховых были убиты Тахтамышевыми. Кабардинские шли и уорки изо всех сил помогали Тахтамышевым.
(ист. 2)
Версия 2. ( вся история записана в тексте адыгской песни)
Песня о Кушхове Жамботе
Отец твой и мать родились
В горном ущелье.
Твоя мать — из селенья Дышековых,
За богатство к Тахтамышевым замуж вышла.
У Тахтамышевых — дом ужаса:
Страшна была гибель Кушхова Жамбота
В ночь с пятницы на субботу.
«Жамбот! Жамбот!» — кто-то кличет.
Услышав тот оклик-голос,
Некуреш-красавипа застонала.
Услышав ее стон-голос,
Кушхов Жамбот проснулся.
Спросонок вскочив, спросил он:
- «Что с тобой во сне приключилось?
Что ты стонешь?»
- «Отцом, матерью заклинаю,
Самим аллахом тебя прошу —
Не выходи с ружьем наружу.
Зовет тебя кто-то и кличет.
И видно, человек недобрый».
Ружье свое черное, доброе
Берет Жамбот правой рукой,
А левой засов отмыкает.
На кушховский двор широкий,
На кушховский двор просторный
Прицел свой наводит зорко:
- «Если ты — уорк , действуй честно
Если ж — нечисть, не запугаешь!
Сарай наш темен и низок,
Строили его тлхукотлы
Со светом и днем туда входим;
Как же ночью войти мне в сараи?
Серый пес отцовский добрый,
Храбро ты быков караулил,
Триста наших ульев стерег ты,
Что ж чужого сейчас не чуешь?
За шею собаку схвативши,
Натравил он ее в темный сарай.
Порыскав, собака сыскала
Оторванную полу черкески
И ее принесла Жамботу.
«Для отравы годится», — сказал он
И полу в карман свой сунул.
Порох, вспыхивающий пулю,
В ружье свое черное насыпал,
Вошел и один раз выстрелил.
Один только выстрел дал,
А в ответ три выстрела грянули.
Словно весенний птенец,
Жамбот простонал.
Жамбот в кровавой луже
Лежать у порога ост лея.
Выстрелы те услышав,
Младший брат Якуб проснулся,Вышел во двор.
- «Ой, Жамбот, мои старший брат,
Какая беда с тобою?
Поведай, ничего я не знаю.
- «Поздно теперь расспрашивать
О том, что со мной случилось.
Лучше взвали меня на спину,
Дай мне заряженное ружье,
Снеси меня к Тахтамышевым.
Отомщу я им за свою кровь».
- «Ой, Жамбот, мой старший брат,
Этого ты не сделаешь.
Но клянусь тебе аллахом,
Не пройдет и трех недель
После страшной твоей смерти,
За твою кровь заплачу».
И, взвалив брата на спину,
Якуб отнес его к матери.
И мать, заплакав, сказала:
«Был равен ты трем мужчинам,
Почему ж тебя, как девушку,
Приволокли и сбросили?»
Без жалоб Жамбот умирает,
А Якуб, его младший брат,
Взяв свое черное ружье,
С ним пошел к Тахтамышевым.
Весь их большой дом обыскал,
Обыскал большую кунацкую ,
А малую кунацкую разгромил.
Нашел старика со старухой:
- «Про такое дело мы не знаем.
На знахаря деньги тебе дадим,
Цену крови сполна уплатим,
Уходи, не убивай нас».
Вернувшись домой к матери,
Не присаживаясь, спросил Якуб:
- «Кому б поручить наше дело?»
- «Комидету, старому приставу,
Ровеснику твоего отца»,
«Ой. моя мать, Не возьмет он дело без денег,
А денег платить я не стану».
Засунув в рукав короткое ружье,
С оружьем пошел к Комидету.
А когда Комидет отказался,
Показал Якуб дуло на два пальца.
От прицела Комидет обмер,
От выстрела с тахты свалился.
Якуб, убив начальника,
В Нальчике пошел по улице.
На белом коне верхом
Тахтамышев-сын ехал.
А Якуб шел пешком по грязи.
- «Эй ты, пши Тахтамышев!
Уступи дорогу: я пеший!
Между нами большое дело.
Коль ты — мусульманин, давай читап,
Коль ты — гяур , пойдем в суд ».
Так сказал Якуб Кушхов.
- «Твой читап-митап я не знаю.
А сужусь только в Новый год,
Тогда и можешь судиться».
- «Твой суд-муд я не знаю!»
Якуб Кушхов выхватил шашку,
Срубил белому коню голову,
Зарубил Тахтамышева-сына
И, взяв его плеть, пошел дальше.
Тут погнались за ним солдаты.
У реки Якуб совершил омовение,
И все время в него стреляли.
Потом он вошел в башню.
- «Не найдется ли такой смельчак,
Чтоб войти к нему?» — объявили.
Смельчака такого не сыскалось.
Тогда стали стрелять из пушки,
Чешана-башню разбили.
А Якуб не погиб под камнями,
Из-под камней наутро вылез,
И вернулся домой к матери:
- «Ой, мать, дай молока с пастой!
Расскажу, как пришел я обратно,
Как за братнину кровь отомстил»
(ист.2)
Источник:
1. С.Н.Бейтуганов - Кабарда: история и фамилии
2. Г.И. Бройдо - Кабардинский фольклор
Автор: Анзор Тау
|
